Удивительно, но одной из причин могут быть события столетней давности — первая приватизация, которую проводил Петр Столыпин в начале XX века. Исследования показали, что в регионах, где было больше конфликтов, связанных с этой реформой, люди хуже относятся к частной собственности.
Об историческом наследии, бремя которого мы продолжаем нести, ошибках, за которые продолжаем платить, о том, как сказывается крепостное право на российской экономике, — рассуждает доктор философских наук, профессор кафедры истории, права и гуманитарных дисциплин Северо-Кавказского института-филиала РАНХиГС Лилия Мулляр.
Очевидно, что причины негативного отношения к частной собственности зародились не сто лет назад, а гораздо ранее - в глубинах исторического процесса.
В России аграрная экономическая модель, онтологическим (технологическим и жизненносмысловым) ядром которой является община, занимает большую часть социальной эволюции: она формировалась на основепримитивной родовой и соседской общины - первобытнообщинной экономики в 8-10 веках; в дофеодальный период общинник-смерд «сидел» на свободных общинных землях; образование крупной земельной собственности («окняженная» земля) предполагало подчинение феодалами крестьян не персонально, но как организованных в общины.Аграрная реформа 1861 г. общину не ликвидировала.
К 1905 г. около 80% дворов и земли были в общине, а на севере и в центральном районе – 97-99%. При этом, прирост с/х продукции был мал – около 1,7%.
К началу 20 века общинная модель хозяйствования и образа жизни исчерпала свои возможности. П. А. Столыпин — один из немногих, кто понимал это и заявлял, что «нельзя ставить преграды обогащению сильного для того, чтобы слабые разделили с ним его нищету», апотому надо «избавить его от кабалы отживающего общинного строя».
Столыпинская реформа 1906г. разрушила крестьянскую общину, но лишь формально. К 1916 г. около 26% хозяйств выделилось из общин. Примерно половина из выделившихся сразу продала свои участки и уехала в город, т. е. речи о самостоятельно хозяйствовании не шло.
Часть, попробовав поработать и пожить самостоятельно, вернулась в общину. В целом, к 1917 г. только около 10% хозяйств существовало на принципах частного землепользования и перешло к новой, частнокапиталистической системе.
Содержательная устойчивость общины оказалась высокой: непринятие самими крестьянами из-за приверженности вековой традиции, консерватизм крестьянского менталитета, важность постоянного общения в крестьянской среде, чувство стабильности и защищенности, даваемое общиной, страх не справиться с самостоятельным хозяйствованием, прямые угрозы со стороны общинников (поджоги хуторов, потравы, вредительство). Сохранялся принцип - «оставаясь в общине, не разбогатеешь, зато и не пропадешь.
Полагаем, что конфликтогенность реформы Столыпина закономерна и является не причиной, а следствием исторически сложившегося устойчивого отрицательного восприятия частной собственности большинством российского населения, привыкшего «жить в теплоте коллектива» (Н. Бердяев) - в общине.
«Какие-то глубинные причины, культура» - не что иное, как общинно-коллективистский менталитет - важнейший латентный фактор жизнедеятельностироссийского социума как патриархального«мира», «обчества». Жизнь «на миру», в совместном труде и с ощущением «священной общественности» создала своеобразный тип коллективистско-конформистской идентичности, который узнаваем по следующим маркерам:
- обязательные взаимовыручка, взаимопомощь, формализованныев «спаянное» единство, утрированное чувство солидарности («все как один», «всем миром») и гипертрофированную взаимозависимость индивидов («быть как все»);
- своеобразное воплощение идеи экономической справедливости посредством переделов земли - уравниловка, не позволявшая крепким хозяевам вырваться вперед;
- отказ от личного в пользу общественного: приоритет интересов первичной группы - патриархальная семья, община - над индивидуальными предпочтениями, успех личности определяется не индивидуальным ростом и самосовершенствованием, а приверженностью интересам общины и отождествлением себя с ней: «Россия все еще остается страной безличного коллектива» (Н.Бердяев).
Очевидно, что социальная апатия, непринятие частной собственности / инициативности и персональной социальной ответственности выступают в качестве адекватной ответной реакции на жизнеустройство российского общества: общинно-коллективистский менталитет содержит в себе мощный негативный потенциал феномена «круговой поруки», порождающийинертность и инфантилизм, социальное иждивенчество, лишивший россиянина «чувства хозяина» своего дела и своей судьбы, когда «...все предпочитают быть «как все», везде личность подавлена в органическом коллективе» (Н.Бердяев).
Предпринимательская деятельность «новых» россиян со «старым общинным» сознанием приняла релевантные этому феномену уродливые формы: «надувательство» в деловом общении и авантюризм; беспощадный и нечистоплотный коммерциализм; стремление к «лёгким деньгам».
Вопрос об уважении частной собственности, о «прозрачном» / честном бизнесе и индивидуальной экономической ответственности в пространстве российской социальной эклектики отпадает сам собой.
Общинно-коллективистский менталитетсилен до сих пор, ипотому полноценное развитие частной инициативы (собственности и предпринимательства) невозможно, а ненависть к «выскочкам», т. е. к успешным индивидуальностям, в конечном счете, ведет к стагнированию экономического развития страны.
